Обзор СМИ от 15 апреля 2022 года
ЛЕСОКЛИМАТИЧЕСКИЕ ПРОЕКТЫ
Дарья Кузнецова, «Леспроминформ»
В последнее время на уровне правительства РФ, бизнеса, научного сообщества, природоохранных организаций активизировалась дискуссия о лесоклиматических проектах. Эти проекты включены в Стратегию низкоуглеродного развития РФ, крупная российская металлургическая компания заявила о начале реализации одного такого проекта. В то же время у специалистов лесной отрасли пока нет четкого понимания, что такое лесоклиматические проекты и как их реализовывать.
«ЛесПромИнформ» обратился к заместителю руководителя Центра ответственного природопользования Института географии РАН, доценту Высшей школы экономики Андрею Птичникову с просьбой рассказать о лесоклиматических проектах и перспективах России в этой области.
– Андрей Владимирович, сейчас о лесоклиматических проектах говорят много и многие. Однако однозначная картина не получается. Так что же это такое?
– Если говорить очень просто, это направленная деятельность человека по снижению эмиссий и увеличению поглощения парниковых газов в лесах. Эмиссии возникают в результате рубок древесины и пожаров, а поглощение связано с фотосинтезом, в результате происходит рост лесов. Основным продуктом лесоклиматических проектов (ЛКП) является дополнительность, или разница в балансе парниковых газов при обычном сценарии лесопользования и улучшенном.
Возьмем самый простой случай. Вы лесопильщик, используете для отопления мазут, решили его заменить котлом на кородревесных отходах (КДО). При сжигании мазута образуется большой объем парниковых газов (ПГ), сжигание КДО углеродно-нейтрально. Вся разница в выбросах ПГ между мазутным и кородревесным котлом, выраженная в тоннах СО2 является дополнительностью от внедрения бионергетики, которую можно продать по ценам добровольного рынка.
Другой пример. Вы решили в безлесной степи заняться защитным лесоразведением на сельскохозяйственных землях. Для этого вы посадили лесополосу. Через 10 лет средний запас лесополосы составит, предположим, 50 м3/га. То есть по сравнению с обычным сценарием (отсутствие леса) ваш сценарий (посадка леса) на десятый год реализации позволил поглотить дополнительно 93,5 т СО2 на одном гектаре. Если вы оформите документацию, пройдете верификацию, получите сертификат, то сможете продать этот объем по цене $10 за одну тонну СО2 и получите $935 за этот год. Конечно, в начале вы понесете расходы на лесопосадки и уход за ними, но даже с учетом их ваш проект, скорее всего, выйдет на окупаемость через 8–10 лет. А если цена тонны СО2 повысится, то и раньше.
В затраты проекта надо не забыть включить расходы на консультантов, разработку документации, верификацию. И эти расходы немаленькие, так как специалистов, которые могут прямо сейчас разработать климатическую модель по методологии Verra или Gold standard, в России нет. Ввиду этого проекты должны быть достаточно масштабными и длительными. Напомню, что минимальная продолжительность лесоклиматического проекта – 15 лет, максимальная – 45 лет. Могут быть и другие варианты ЛКП.
– Расскажите, пожалуйста, о своем опыте в этой области.
– ЛКП я начал заниматься еще в период работы в Лесном попечительском совете (FSC России). Коллеги из WWF России и компании GFA Climate привлекали меня к внешней оценке двух ЛКП в Приморском крае: Бикинского и Тернейского. Эти проекты были реализованы в 2009–2013 годы. Бикинский проект был подготовлен WWF России и GFA, проведен как проект совместного осуществления в рамках Киотского протокола, валидирован и смог однократно продать углеродные единицы (УЕ) зарубежному покупателю. Проект был прекращен в 2014 году из-за выхода РФ из Киотского протокола. Тернейский ЛКП подготовлен по той же методологии, теми же экспертами, однако по ряду причин не доведен до валидации. В последующие годы мы с коллегами из WWF и GFA подготовили сходные ЛКП для Архангельской области (Двинско-Пинежский заказник) и по одному из арендаторов – в Амурской области. К сожалению, по независящим от инициаторов причинам эти проекты не были реализованы в то время.
В последние два года я и мои коллеги из Центра ответственного природопользования ИГ РАН участвовали в подготовке углеродных стратегий для двух ведущих лесопромышленных компаний РФ и для трех ведущих компаний России из энергетического сектора. В них мы показали возможные варианты декарбонизации бизнеса, представили оптимальный набор лесоклиматических проектов для нейтрализации их прямых выбросов парниковых газов, предложили оптимальные системы и методологии сертификации ЛКП, рассчитали себестоимость углеродных единиц.
Нашими проектными партнерами в этой работе были компании GFA, КПМГ России, «ГринЭко Инвест». Кроме того, мы участвовали в совершенствовании национальной климатической политики в рамках проектов «зеленого» развития Всемирного банка.
– Пригодился ли вам опыт работы в Лесном попечительском совете в работе по климатической повестке?
– В FSC я работал с 2005 по 2019 год, за это время накопил определенный опыт ответственного лесопользования и по смежным вопросам. Без этого фундамента разобраться в климатических вопросах было бы сложно. Достаточно сказать, что только видов углеродного рынка минимум три: регулируемый национальный, международный (по Парижскому соглашению) и добровольный. В климатической сфере действует несколько систем сертификации: механизм устойчивого развития в Парижском соглашении, системы Verra и Gold standard на добровольном рынке и др. Все эти системы имеют несколько методологий верификации. Кроме того, в климатической сфере действуют национальное и международное регулирование. Наверное, многие слышали о трансграничном углеродном регулировании (ТУР или CBAM) Евросоюза, которое будет оказывать прямое влияние на работу крупного российского бизнеса с 2025–2026 года.
С одной стороны, это похоже на процессы в лесной сертификации, а с другой – гораздо сложнее из-за переплетения разных факторов.
Полагаю, что для успешной работы по лесоклиматическому направлению необходимы экспертные компетенции в лесной сфере, большие компетенции в моделировании потоков углерода в лесах и ГИС, хорошее понимание процессов сертификации и верификации, знание особенностей углеродных рынков и процессов декарбонизации бизнеса, понимание национального климатического законодательства. К сожалению, специалистов или команды, обладающие указанными компетенциями, можно пересчитать по пальцам одной руки.
– Что нужно знать бизнесу о лесоклиматических проектах?
– Важно понимать, что лесоклиматические проекты вряд ли станут каким-то отдельным и супервыгодным бизнесом для компаний. Это не Клондайк. Скорее эти проекты могут поддержать основной бизнес путем получения дополнительного финансирования на модернизацию и адаптацию в связи с изменением климата.
Также важно понять, что не может быть лесоклиматических проектов без дополнительности. При этом обязательно должна быть климатическая дополнительность, а также финансовая.
– С климатической дополнительностью все более или менее понятно, а что такое финансовая дополнительность?
– Финансовая дополнительность – важнейшая характеристика климатического проекта. Доходность от инвестирования в климатический проект должна быть ниже стандартной инвестиционной доходности компании. Нужно показать, что без климатического финансирования проект не может быть одобрен для выполнения вашей компанией. Например, вы решили заменить на производстве тепловой мазутный котел котлом на кородревесных отходах. У котла на КДО точно будет климатическая дополнительность, поскольку при сжигании мазута намного больше эмиссий, чем при сжигании КДО. Но, для того чтобы проект был признан климатическим, необходим инвестиционный расчет, доходность установки такого котла должна быть ниже стандартной доходности инвестирования на предприятии. Если такая доходность не утверждена, то внешний верификатор будет смотреть на среднеотраслевые нормы или нормы саморегулируемых организаций по доходности.
– Вы рассказали о двух типах проектов. А есть ли другие?
– В принципе возможен разный набор таких проектов. Это и переход на интенсивное воспроизводство лесов (интенсификацию), добровольное сохранение лесов высокой природоохранной ценности сверх требований законодательства/стандарта, защитное лесоразведение и облесение и т. д. Для климатического проекта самое главное, чтобы осуществляемая деятельность позволила получать дополнительные тонны сокращения выбросов ПГ или углеродные единицы по сравнению с достигаемыми при базовом сценарии.
– Сейчас довольно часто обсуждают, является ли лесовосстановление климатическим проектом?
– Лесовосстановление на безлесных территориях или защитное лесоразведение – да. Лесовосстановление в бореальных лесах после рубок или пожаров – в общем случае скорее нет. В этом случае базовым сценарием будет естественное самозарастание. Как правило, это зарастание березой и осиной, которые растут быстрее хвойных пород, поглощают больше СО2, а их горимость ниже горимости хвойных. Лесовосстановление хвойными породами в плане поглощения углерода даст меньший результат, чем самозарастание. На этот счет есть хорошее исследование В. Короткова и коллег по результатам эксперимента в проекте РУСАЛ. Эффект такого проекта будет отрицательным. Но при определенных условиях, когда естественное лесовосстановление затруднено, например на богатых почвах или при периодических палах, возможно, ситуация будет отличаться.
– Кто является собственником углеродных единиц?
– На данный момент этот вопрос не отрегулирован. В дорожной карте климатических проектов, подготовленной Минэкономразвития, указано, что в 2022 году будут внесены изменения в законодательство, которые позволят решить этот вопрос. В системах сертификации добровольного рынка, таких как Verra, собственником углеродных единиц является арендатор, взявший леса в долгосрочную аренду, желательно на срок реализации проекта.
– Какова позиция Минприроды и Рослесхоза по лесоклиматическим проектам?
– Мы с Евгением Шварцем недавно встречались с руководством Рослесхоза по этому поводу. Основной дискуссионный вопрос – номенклатура лесоклиматических проектов для включения в национальный реестр климатических проектов, который должен быть запущен в связи с требованием 296-ФЗ. С одной стороны, у руководителя Рослесхоза есть понимание того, что эта номенклатура должна быть открытой, чтобы отражать большое разнообразие возможных вариантов ЛКП, с другой – на следующем уровне есть явное желание представить лесохозяйственные проекты в рамках федеральной программы «Сохранение лесов» в качестве климатических. Речь идет прежде всего о проектах лесовосстановления после рубок и пожаров, а также проектах по борьбе с вредителями леса. И, конечно, есть желание привлечь к ним мощных инвесторов – нефтегазовые и металлургические компании. Однако, по моему мнению, эффект дополнительности от таких проектов будет либо отрицательным, либо небольшим по сравнению с эффектом проектов других видов. Так что инвесторам нужны более эффективные лесоклиматические проекты, поскольку им необходима декарбонизация.
Инвесторы должны четко понимать формулу
Климатический проект = климатическая и финансовая дополнительность + проектная документация + независимая верификация + монетизация дополнительности.
Рабочая группа по климатическим проектам при Минприроде РФ указывает на возможность климатических проектов в неарендованных или даже резервных лесах. Однако лесоклиматические проекты отличаются тем, что требуют постоянного, ежегодного вмешательства человека в управление лесами. Такое возможно только при долгосрочной аренде лесного фонда, когда арендатор несет ответственность за весь цикл управления лесами. Без аренды более или менее постоянно проводится лишь патрулирование лесов, тушение крупных возгораний и лесовосстановление на горельниках. Конечно, за исключением ряда регионов, например Татарстана, где аренды нет формально, но управление лесами осуществляется лесохозяйственными предприятиями.
– Как запустить лесоклиматический проект? Сколько он будет стоить?
– Механизм схож с применяемым для проекта по добровольной лесной сертификации. Вы вызываете консультанта, он проводит предварительную оценку выхода углеродных единиц от проекта, их себестоимости, и вы принимаете решение о целесообразности проекта. Если вы считаете, что стоимость проектов высокая, можно поискать инвесторов, которые выкупят у вас все или часть генерируемых углеродных единиц и при этом оплатят стоимость подготовки проектной документации, регистрации и верификации проекта. И даже продадут ваши углеродные единицы на лучших рынках. Мы как раз активно работаем с такими инвесторами.
Стоимость климатического проекта складывается из предварительной оценки, разработки документации и климатической модели (PDD), регистрации и верификации проекта в системе сертификации, регулярного мониторинга. Также потребуются расходы на содержание реестра климатических проектов.
Стоимость разработки PDD в мире составляет $30–100 тыс. в зависимости от типа и сложности проекта. Лесоклиматические относятся к наиболее сложным. Стоимость верификации – $15–20 тыс., мониторинга (с верификацией) – примерно $10 тыс. Для того чтобы стать окупаемыми, климатические проекты должны генерировать ежегодно не менее 10 тыс. т СО2, желательно больше. Естественно, в себестоимость климатического проекта нужно включать различные технологические и технические мероприятия на «земле». Так что климатический проект всегда довольно большой и дорогой. Во многих случаях климатические проекты разрабатываются для различных установок или лесных участков, в виде групповой схемы сертификации.
– Кто может быть верификатором таких лесоклиматических проектов? Есть ли в России консультанты, способные подготовить компании к сертификации?
– Верификатором, в более привычной терминологии – аудитором, климатических проектов может стать компания, получившая аккредитацию в международных системах климатической сертификации, например в Verra. Российских компаний или аудиторов, по моей информации, среди них пока нет. Правда, есть сведения, что одна известная российская аудиторская компания в сфере лесной сертификации проходит аккредитацию в системе Verra.
Однако самая большая проблема с консультантами, ведь без них разработать проектную документацию и зарегистрировать проект крайне сложно, практически невозможно. В России сейчас нет специалистов, которые могли бы разработать проектную документацию, соответствующую требованиям международных систем. Придется приглашать их из-за рубежа, стоимость услуг может быть несколько десятков тысяч долларов.
– Не раз приходилось слышать от компаний, что стоимость углеродных единиц достигает сейчас 60–70 евро, а вы говорите о 10 долларах…
– 10 долларов – это очень хорошая цена для проектов по защитному лесоразведению. Для других проектов сейчас обычная цена – $4–5 на добровольном рынке. Рынки по Парижскому соглашению запустятся еще не скоро. Цена углеродных единиц может также зависеть от привлекательности проекта, например, нестандартный проект с большим природоохранным или социальным бэкграундом может генерировать более дорогие углеродные единицы, чем стандартный. Есть также и страновой риск, возможно, УЕ из России будут в нынешних условиях, мягко говоря, не самыми дорогими.
Действительно, стоимость единиц сокращения выбросов в европейской регулируемой системе ETS составляет €60–70 за одну тонну СО2. Но ETS – это замкнутая система, предусматривающая торговлю единицами сокращения выбросов ПГ только для зарегистрированных в ETS 11 тысяч европейских компаний. Внешние углеродные единицы, не из стран ЕС, эта система не принимает. Также в этой системе не принимаются лесные углеродные единицы. Поэтому продать за €60 1 т сокращений выбросов СО2 не удастся.
– Также есть мнение, что лесные углеродные единицы с 2025–2026 года будут приниматься в зачет углеродных платежей в ЕС (трансграничного углеродного регулирования – CBAM) за экспорт металлов, удобрений, цемента.
– ЕС разъяснил, что никаких зачетов для лесных углеродных единиц трансграничного углеродного регулирования не предусматривает. Экспортеры должны будут измерить объем прямых выбросов СО2 (охват 1), внести в бюджет ЕС платеж, который равен произведению объема выбросов ПГ и рыночной стоимости единицы сокращения выбросов (ЕСВ) в системе ETS. Такой зачет теоретически возможен, если Россия сама возьмется собирать углеродный налог на выбросы. Тогда мы вправе запустить национальную систему торговли выбросами и в ее рамках допустить лесные проекты в качестве меры компенсации выбросов. Но это только обсуждается.
– Если ЕС не нужны углеродные единицы, то кто их будет покупать?
– Нельзя сказать, что всему Европейскому союзу не нужны лесные углеродные единицы. Система ETS регулирует только 40–45% выбросов ЕС, нерегулируемые компании могут сами принимать решения о покупке лесных углеродных единиц для нейтрализации своих выбросов.
Считаю, что основной рынок лесных углеродных единиц формируется посредством обязательств российских и зарубежных компаний по достижению углеродной нейтральности. Компании, города принимают на себя обязательства стать углеродно-нейтральными, предположим, к 2050 году. Это означает, что компании будут сокращать свои прямые выбросы ПГ в первую очередь за счет технологических решений, например, путем повышения энергоэффективности, внедрения низкоуглеродных технологий и т. д. Но если технологические решения станут очень дорогими, компании вправе нейтрализовать свои выбросы посредством лесных углеродных единиц. Снижение выбросов ПГ за счет технологий и природных решений называется декарбонизацией. Итогом декарбонизации должна стать ситуация, когда к сроку достижения углеродной нейтральности весь оставшийся объем выбросов ПГ будет нейтрализоваться природными углеродными единицами. По данным Task force for scaling up voluntary markets, объем нейтрализации СО2 природно-климатическими решениями к 2050 году может достичь 5 млрд т, если будет ориентация на сдерживание повышения температуры в пределах 1,5°С. Это очень много, с учетом того, что максимальный экономически целесообразный потенциал российских лесоклиматических проектов КПМГ России оценивается в 360 млн т СО2-эквивалента. Конечно, вряд ли удастся пойти по траектории 1,5°С, но основной спрос на лесные проекты пойдет от декарбонизации бизнеса.
Компаний, заявивших об углеродной нейтральности, в мире уже больше двух тысяч, а в России – несколько десятков, причем самых крупных. Эти компании и могут в перспективе стать покупателями лесных углеродных единиц.
– Означает ли это, что упомянутые компании будут стремиться максимально нейтрализовать свои выбросы за счет лесных углеродных единиц?
– Нет, не означает. В области углеродного регулирования есть международные организации, например Science Based Targets Initiative (SBTI), которые ограничивают максимальное использование природных УЕ 10% объема выбросов. Правда, далеко не все компании следуют правилам SBTI. Ряд природоохранных организаций, в том числе IUCN, WWF, призывают ограничить максимальный объем нейтрализации ПГ природными УЕ 10–20% общего объема выбросов. Видные международные эксперты говорят о допустимости использования до 30% природно-климатических решений в стратегии декарбонизации компаний. Поэтому нейтрализовать за счет природно-климатических проектов все выбросы ПГ бизнеса невозможно, только сравнительно небольшую часть. Иногда природно-климатические решения называют последней милей декарбонизации.
– Предположим, компания реализовала лесоклиматический проект, сертифицировала свои углеродные единицы. Как она может распорядиться ими?
– Есть два основных способа. Во-первых, компания может продать углеродные единицы за рубеж или российскому покупателю. Во-вторых, она может использовать их для нейтрализации своих выбросов. Если компания продает свои УЕ за границу, то, согласно правилам Парижского соглашения, ей может понадобиться «соответствующая регулировка» (corresponding adjustment). Это процедура, при которой из российского национального вклада в снижение выбросов ПГ (ОНУВ) вычитается объем сокращений выбросов ПГ, продаваемый за границу. На данный момент процедура получения такой регулировки в РФ не утверждена. Для продажи российским юрлицам эта регулировка не требуется. При всех сценариях необходим климатический проект и сертификация углеродных единиц.
– Обсуждается ли введение внутреннего углеродного налога на выбросы парниковых газов?
– Да, сейчас это обсуждается в правительстве. Как известно, действующий 296-ФЗ «Об ограничении выбросов парниковых газов» предусматривает введение отчетности предприятий о выбросах более 150 тыс. т СО2 с 2023 года, и выбросов свыше 50 тыс. т СО2 с 2025 года, однако относит дальнейшие действия, в том числе по налогообложению выбросов, к компетенции правительства РФ. Однако, в связи с тем, что трансграничное углеродное регулирование ЕС предусматривает платежи российских экспортеров в бюджеты ЕС, в последнее время активно обсуждается возможность введения внутреннего углеродного налога, который позволит перенаправить эти платежи в бюджет РФ.
– Что именно обсуждается? И можно ли будет использовать лесные углеродные единицы для снижения углеродных налогов?
– Чтобы не быть голословным, приведу высказывания и министра Минэкономразвития Максима Решетникова и первого вице-премьера Андрея Белоусова на недавнем совещании по стратегии декарбонизации РФ 11 февраля 2022 года. Максим Решетников подтвердил, что в ответ на трансграничное углеродное регулирование ЕС России придется отчасти «что-то делать у себя», чтобы зачесть европейский платеж. При этом создать «двухконтурную модель: одну систему налогообложения углекислого газа для экспортных товаров, другую – для внутренних» Россия не сможет. «Поэтому нам придется брать отдельные продукты и по каждому продукту [смотреть] в зависимости от соотношения внутреннего потребления и экспорта, на какие рынки – европейские, азиатские, где-то придется платить европейцам, где это будет дешевле, а где-то что-то делать у себя с пониманием, что там [в Евросоюзе] зачтем», – объяснил министр.
Белоусов, рассуждая о том, как России «вписаться в трансграничное углеродное регулирование», заявил о «фундаментальной развилке» в будущем – пойти путем внедрения оборота квот на выбросы или налогового регулирования парниковых выбросов. «Нам нужно для себя определить, что для нас более приемлемо, более выгодно», – сказал первый вице-премьер. Таким образом, в правительстве приходят к тому, что рано или поздно придется обсуждать введение платы за углеродные выбросы…»
В будущем можно ожидать введения углеродного налогообложения или регулирования выбросов ПГ и для лесной промышленности. И в первую очередь для ЦБП, поскольку ЦБП будет включена в ТУР с 2025–2026 года и будет облагаться платежами с 2028–2029 года.
Поскольку правительство не раз заявляло о важности максимального использования поглощающей способности лесов, можно предположить, что лесные углеродные единицы будут учитываться для снижения национальных углеродных налогов с помощью механизма внутренней торговли сокращениями выбросов. В некоторых странах мира, например, в Новой Зеландии, Китае, это уже возможно. Как будет выглядеть углеродное налогообложение, можно ли будет использовать лесные проекты для его снижения – об этом мы узнаем со временем, скорее всего, в течение двух лет.
– Говорят, что перспективная национальная система сертификации климатических проектов может быть проще и дешевле международных систем. Как вы думаете?
– Для любого климатического проекта фундаментально важны определения базового и улучшенного сценариев, расчет дополнительности. Если ваш проект с отрицательной дополнительностью, как в случае с лесовосстановлением в лесной зоне, то вы не сможете доказать обратное. Из слона невозможно сделать крокодила, даже в национальной системе. Скорее всего, разница будет заключаться в менее бюрократичном оформлении проектов, но не более того. Но надо понимать, что основная потребность в углеродных единицах идет от декарбонизации крупного бизнеса. Большинство крупного бизнеса в России имеет экспортную ориентированность. Климатическая отчетность по декарбонизации подлежит заверению, в основном, на основе международных требований. Поэтому рассчитывать, что национальные стандарты будут широко применяться, либо будут существенно проще и дешевле международных, не стоит. На мой взгляд, спрос на проекты, сертифицированные по перспективным национальным стандартам, можно ожидать от региональных программ, например программ декарбонизации ЖКХ и иных муниципальных.
– Нужно ли лесопромышленной компании знать свой углеродный баланс?
– Во-первых, нужно знать объем прямых выбросов ПГ, потому что это требование законодательства (296-ФЗ) для компаний, выделяющих больше 50 тыс. т СО2 в год. Прямые выбросы включают выбросы на производстве, также выбросы при проведении лесозаготовительных работ, транспортировке и складировании кородревесных отходов.
Во-вторых, желательно знать баланс парниковых газов на предприятии, в том числе на арендных лесных участках. Это необходимо для расчета углеродного следа продукции компании. Углеродный след продукции становится конкурентным преимуществом уже сейчас. Многие международные компании, в частности в секторе ЦБП, в отчетности и маркетинге уже приводят информацию о своем углеродном следе. Покупатели, в свою очередь, уделяют внимание этому фактору, поскольку стремление к декарбонизации, понижению углеродного следа входящей продукции становится краеугольным камнем устойчивого развития.
– По оценке Национального кадастра парниковых газов, российские леса в целом поглощают на 634 млн т СО2-эквивалента больше, чем выделяется при рубках и пожарах. Если говорить о конкретных арендных участках, какого баланса можно ожидать?
– Наш опыт оценки баланса арендных участков говорит о том, что он может быть как положительным, так и отрицательным. Все зависит от объема освоения расчетной лесосеки, горимости, но больше всего от породно-возрастной структуры лесного фонда. Чем больше у компании площадь молодняков и средневозрастных лесов, тем выше будет, при всех прочих равных условиях, поглощение. Компания, в лесфонде которой преобладают спелые и особенно перестойные старовозрастные леса, скорее всего, будет иметь отрицательный баланс. Но из этого не следует, что надо как можно скорее вырубить эти старовозрастные леса, чтобы получить положительный баланс. Для достижения наилучшего баланса в лесу надо хорошо продумать возможные мероприятия по повышению поглощения – внедрение климатически ориентированного лесовосстановления, воспроизводство лесов, интенсификацию, а также мероприятия по снижению выбросов ПГ, например, меры снижения горимости лесов. Наши финские и шведские коллеги называют это климатически ориентированным управлением лесами (КОУЛ), или Climate smart forestry. То есть задача состоит в том, чтобы добиться наилучшего в данных условиях баланса ПГ в аренде с применением методов КОУЛ.
– Сейчас много споров ведется о потенциале лесопожарных проектов и проектов по защите леса от вредителей. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Самый высокий потенциал получения углеродных единиц у лесопожарных проектов. Однако это самые сложные в исполнении проекты. Их нужно называть правильно: проекты по снижению горимости лесов. Реализация, безусловно, должна быть привязана к деятельности арендаторов, а не к лесам вне аренды, как это сделано в проекте РУСАЛа. Основой таких проектов должно быть совершенствование профилактики пожаров, их выявления, а самое главное – ускорение реагирования на очаг возгорания. Ускорение реагирования возможно при наличии круглогодичной сети лесных дорог. В Сибири и на Дальнем Востоке лесных пожаров регистрируется больше всего, однако меры по снижению горимости там будут сдерживаться дефицитом развитой сети лесных дорог. Кроме того, отсутствует методика расчета базовой линии лесопожарных проектов. Очевидно, что этот расчет должен быть привязан не только к абстрактной средней горимости, но прежде всего к горимости с учетом преобладающих классов погоды в том или ином году. Опыт разработки таких методик есть – для сухих тропиков Африки, но они реализованы на основе большой и сложной климатической модели. Пока для запуска таких проектов ничего не готово.
Что касается проектов по защите леса от вредителей, скорее всего, у них будет отрицательный или очень низкий положительный климатический эффект, так как они связаны со сплошными санитарными рубками, которые резко увеличивают эмиссии. Однако эти мероприятия можно рассматривать в качестве адаптации лесов к изменению климата. Но монетизировать такие мероприятия через климатические проекты сложно или невозможно, скорее они должны поддерживаться собственником лесов – государством.
– Почему говорят, что именно старовозрастные леса, малонарушенные лесные территории наиболее ценные с климатической точки зрения?
– Дело в том, что баланс углерода в лесу измеряется для четырех пулов: фитомассы, надземной и подземной, мертвой древесины, или отпада, подстилки и почвы. Чем старше лесная экосистема, тем больше накапливается углерода в почвах, отпаде. При этом по показателям запаса древесины малонарушенные лесные территории (МЛТ) и обычные спелые леса сравнимы. МЛТ и другие старовозрастные леса выступают природным хранилищем углерода. При их освоении происходит активная утечка углерода из почв в результате их нарушения на лесосеке. Поэтому если рассматривать леса с углеродной точки зрения, важно понимать не только баланс углерода, но и учитывать его запас в лесных экосистемах.
– Какие практические советы по сохранению климата вы можете дать бизнесу?
– Во-первых, я бы посоветовал количественно оценить выбросы на производстве, в лесу, а также рассчитать объем СО2, поглощаемый лесами, то есть составить полный углеродный баланс компании. Это позволит понять, подпадает ли компания под требования 296-ФЗ, даст возможность оценить текущий углеродный след продукции.
Во-вторых, следует составить корпоративную углеродную стратегию: оценить возможность компании стать углеродно-нейтральной, определить направления снижения выбросов ПГ на производстве за счет технологий, утилизации отходов и «зеленой» энергетики, наметить основные подходы к сокращению эмиссий и повышению объема поглощения ПГ в лесу в рамках как реализации лесоклиматических проектов, так и проведения мероприятий по адаптации лесов.
В третьих, рекомендовал бы заранее оценить объем инвестиций для декарбонизации. При недостатке инвестиций можно попытаться найти соинвесторов программы декарбонизации.
– Есть ли сейчас организации, которые могут в этом помочь?
– Если говорить о перечисленном выше комплексе мер, то в России сейчас таких консультантов нет. Может быть, они есть за границей. Наша организация имеет опыт расчетов балансов, составления углеродных стратегий, однако для реализации лесоклиматических проектов мы привлекаем партнеров из Германии. Сотрудничаем с инвестиционными организациями в лесоклиматической сфере. Возможно, есть и другие инициативы, но пока они на начальной стадии или посвящены какому-то одному направлению, например, оценке баланса или измерению выбросов на производстве. Рынок услуг по климату только формируется в нашей стране.
ВСТУПИЛИ В СИЛУ РЕКРЕАЦИОННЫЕ ПОПРАВКИ К ЛЕСНОМУ КОДЕКСУ
Алексей Ярошенко, «Леспроминформ»
1 марта 2022 года вступили в силу так называемые рекреационные поправки к Лесному кодексу – федеральный закон от 2 июля 2021 года №301-Ф3 «О внесении изменений в Лесной кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации».
Основная идея закона – упрощение «озаборивания» и застройки лесных участков, переданных в пользование для некоторых видов деятельности (рекреационной, религиозной, разведки и добычи полезных ископаемых, строительства и эксплуатации линейных объектов, объектов лесоперерабатывающей инфраструктуры, искусственных водных объектов, портов, гидротехнических сооружений). Перечни капитальных и некапитальных объектов, которые можно будет строить, должны быть утверждены правительством РФ, пока их нет, но есть проекты. Согласно этим проектам, подготовленным Минприроды России, строить можно будет очень много – газопроводы, причалы, линии электропередачи, железные и автомобильные дороги, автостоянки, бассейны, стадионы, здания религиозного или благотворительного назначения и т. д. (впрочем, большую часть этих объектов можно было строить в лесах и раньше). При этом на бумаге застроенные участки так и останутся землями лесного фонда, то есть формально, несмотря на всю эту застройку, ситуация с лесами не ухудшится.
В законе оговаривается, что сплошные рубки лесных насаждений для строительства, реконструкции, капитального ремонта объектов капитального строительства при рекреационной, религиозной деятельности, строительстве линейных объектов и объектов лесоперерабатывающей инфраструктуры не допускаются. Но это вряд ли кого-то будет сильно ограничивать, давно уже сложилась следующая практика: если непосредственно под застройку лес вырубить нельзя, то сначала назначается и проводится сплошная санрубка, а потом застраивается уже вырубленный и расчищенный участок.
Наибольшие новые возможности вводятся для рекреационной деятельности. Согласно новой редакции статьи 41 Лесного кодекса, капитальное строительство и возведение некапитальных сооружений (из вышеуказанных перечней) для оказания услуг в сфере туризма, развития физкультуры и спорта, организации отдыха граждан будет возможно «на части площади, не превышающей 20% площади предоставленного для осуществления рекреационной деятельности лесного участка, общей площадью, не превышающей одного гектара, и не занятой лесными насаждениями». Вопрос с «площадью, не занятой лесными насаждениями», скорее всего, как отмечено выше, легко будет решаться с помощью санрубок. А 20% застроенной площади – это довольно высокая плотность застройки для пригородных территорий. Разрешение на строительство должен будет выдавать орган государственной власти субъекта РФ, утвердивший положительное заключение государственной экспертизы проекта освоения лесов.
Из объектов капитального строительства рекреационного назначения, которые можно будет строить согласно проекту перечня, наиболее значимыми являются «постройки капитальные временные, используемые в рекреационных целях». Очевидно, что под это название можно будет подвести почти что угодно – никаких явных ограничений нет. Таким образом, если этот перечень будет утвержден, чуть ли не любой пригородный или припоселковый лес можно будет использовать под застройку посредством механизма рекреационной аренды.
Как это будет работать на практике, пока непонятно. Различных лазеек, позволяющих разбазаривать лесные земли в густонаселенных районах и раздавать их всевозможным застройщикам, в действующем законодательстве и так очень много, особенно с учетом того, что государственная лесная собственность очень плохо посчитана и у большинства лесов нет точных кадастровых границ. Реальный масштаб бедствия будет очень сильно зависеть от реакции общества на первые наиболее показательные случаи использования этого закона и вообще на застройку и озаборивание важных для граждан лесов в окрестностях городов и поселков.
SEGEZHA GROUP И УЧРЕЖДЕНИЯ ФСИН РЕЗКО НАРАСТИЛИ ВЫРУБКУ ЛЕСА В РОССИИ
Тимофей Дзядко, Анастасия Серова, РБК
По итогам 2021 года Segezha Group (SGZH), подконтрольная АФК «Система» (AFKS) Владимира Евтушенкова, оказалась крупнейшим лесозаготовителем в России за счет приобретения новых активов. Об этом говорится в новом исследовании государственной лесоучетной организации «Рослесинфорг» (подразделение Рослесхоза), с которым ознакомился РБК.
Благодаря покупкам новых активов общий объем заготовки предприятиями Segezha в 2021 году составил 14,5 млн куб. м. Кроме того, ей принадлежат 43,8% акций «ЛХК «Кареллеспром» с объемом заготовки еще 1 млн куб. м. Это позволило компании опередить многолетнего лидера рынка — группу «Илим», принадлежащую Захару Смушкину, братьям Борису и Михаилу Зингаревичам и американской International Paper: в прошлом году ее объем заготовок составил 12,29 млн куб. м, говорится в исследовании. В итоге Segezha Group за последние три года (2019–2021) увеличила вырубку леса в 2,6 раза — с 5,596 млн куб. м.
Представитель «Илима» не ответил на вопросы РБК по существу. Представитель Segezha отказался от комментариев.
Как Segezha получила лидерство
В сентябре прошлого года Segezha Group за 3,5 млрд руб. консолидировала Новоенисейский лесохимический комплекс, который она купила у банка «Траст» и бизнесмена Мартина Херманссона. До этой сделки, в 2020-м на фоне банкротства, объем заготовки древесины на этом НХК упал до 625 тыс. куб. м. Но антикризисные меры и смена собственника позволили ему в прошлом году увеличить этот показатель более чем вдвое, до 1,4 млн куб. м, отмечает «Рослесинфорг».
Уже в октябре 2021 года Segezha Group договорилась о покупке еще одного актива — «Интер Форест Рус» (объем заготовки в 2021 году — 6,77 млн куб. м) — у инвестфонда Bonum Capital за $515 млн (на момент подписания соглашения — 37 млрд руб.).
При этом уже действующие предприятия «дочки» «Системы» в 2021 году сократили объемы заготовки леса, указано в исследовании, — с 6,456 млн до 6,297 млн куб. м. Снижение вызвано сокращением интенсивности лесозаготовительных работ в Красноярском крае у компаний «Лесосибирский ЛДК № 1» и «Ксилотек-Сибирь», входящих Segezha Group, добавили в ведомстве.
Инвестиции группы (в приобретение новых активов в прошлом году) в условиях геополитического кризиса на фоне продолжающейся спецоперации на Украине, в котором оказалась Россия, вероятнее всего, окупятся, но, возможно, в более отдаленной перспективе, отмечает директор «Рослесинфорга» Павел Чащин. На фоне западных санкций и запрета российского правительства на экспорт древесины в «недружественные страны» компания активно переориентирует часть поставок в Россию, в том числе это касается крафт-бумаги, а также ищет новые рынки сбыта в Азии, Южной Америке и на Ближнем Востоке, замечает он.
Кто еще рубит лес в России
Помимо Segezha Group крупнейшими заготовителями леса в России по-прежнему являются группы «Илим», «Титан» (партнер и генеральный поставщик сырья для Архангельского ЦБК) и Устьянский лесопромышленный комплекс Владимира Буторина (УЛК; тоже работает в Архангельской области), говорится в исследовании. Группа «Илим» за 2021 год увеличила производство на 0,9% (до 14,5 млн куб. м), «Титан» — на 6,5% (до 4,285 млн куб. м), УЛК — на 15,7% (до 3,7 млн куб. м).
По данным «Рослесинфорга», сырьевая база «Илима» в 2021 году приросла 18 лесными участками в Архангельской, Иркутской областях и Красноярском крае, еще два участка в Вологодской области перешли ей по «перенайму» от Великоустюгского леспромхоза. Представитель группы не подтверждает эту информацию, но не уточняет конкретные цифры.
Однако председатель совета директоров и совладелец «Илима» Захар Смушкин в интервью «Коммерсанту» в декабре 2021 года рассказывал, что группа тоже рассматривала покупку активов «Интер Форест Рус» наряду с Segezha Group, что позволило бы ей значительно увеличить объемы лесозаготовки, сохранив лидерство на рынке. «Илим» внимательно изучил активы, провел оценку их стоимости с учетом рисков и будущих затрат на содержание и сделал предложение, которое считал рыночным. Коллеги из Segezha дали предложение выше по цене. Очевидно, что продавец выбрал его», — пояснял он. При этом Смушкин признавал, что у компании есть потребность в расширении сырьевой базы. «С учетом новых проектов все производства «Илима» обеспечены лесом. Но мы следим за ситуацией на рынке и ведем переговоры о приобретениях, которые нам стратегически интересны», — подчеркивал он.
Помимо крупных холдингов активно вырубают лес и обычные граждане — для строительства и отопления жилья. В 2021 году они срубили 11,4 млн куб. м, что на 8,2% меньше, чем было годом ранее. Снижение наблюдается второй год подряд — в 2019 году физлицам выделено на отопление и строительство 14,1 млн куб. м. При этом доля дров в объеме заготовки гражданами выросла — с 48,8% в 2020 году до 50,2% в 2021-м.
В прошлом году «мощный прорыв» по заготовке леса осуществили исправительные учреждения ФСИН, говорится в исследовании. Они увеличили вырубку на 22,7%, до 1,85 млн куб. м, что позволило им приблизиться к показателям крупнейших лесопромышленных холдингов. В основном этим занимаются территориальные подразделения ФСИН в Красноярском крае, Иркутской и Архангельской областях, где больше всего лесных ресурсов в России. При этом в 2020-м объем заготовки учреждений ФСИН показывал снижение в годовом выражении на 7,4%, до 1,508 млн куб. м.
Заключенные учреждений ФСИН наряду с заготовкой леса ведут активную работу по лесопилению, шпалопилению, производству древесного угля, брикетов, пеллет и технологической щепы. «Сбыт собственной древесины производится как в виде пиломатериала, так и в виде изделий из дерева — бани, заборы, столы и прочие мелкие столярные изделия. Ассортимент довольно широкий: от дров до сувениров весьма тонкой работы», — заключает представитель структуры Рослесхоза.
Объемы рынка
В прошлом году в России в общей сложности было заготовлено 224,945 млн куб. м древесины, что на 3,7% выше уровня 2020 года. На десятку лидеров с объемом более 1,5 млн куб. м пришлось 28,6% от всех заготовок древесины. По данным «Рослесинфорга», несмотря на укрупнение ключевых игроков, пока не прослеживается монополизация рынка в области лесозаготовок — весь массовый бизнес приходится на средние и мелкие предприятия.
